Почти все страны оправдывают казнь одинаково: через суверенитет, общественное мнение или сдерживающий эффект

Суверенитет, самобытность и противостояние чуждым ценностям

Япония и Сингапур уверены, что смертная казнь — вопрос внутренней политики каждого государства, который не касается других стран и на который не могут влиять позиции международных организаций, даже если они поддерживаются большинством. Этот аргумент основан на принципе суверенитета — недопустимости вмешательства во внутренние дела государства и праве каждой страны самостоятельно определять свою политику по самым разным вопросам. Такая апелляция характерна для стран, активно практикующих казни, и возникла как ответ на нарастающую тенденцию по отмене смертной казни во всем мире. Чем сильнее давление соседей и партнеров — тем громче звучат призывы защищать суверенитет. Призыв отменить высшую меру наказания сохраняющие страны воспринимают как попытку других государств навязать им свою волю, что вызывает недовольство.

В противовес такой позиции противники смертной казни утверждают, что государство, которому его граждане делегируют часть своих прав, не может распоряжаться жизнью человека и казнить его. Если у человека нет права убивать себе подобных, то и у государства его не может быть.

Тезис о самостоятельности выбора может быть тесно переплетен или даже вытекать из особенностей политического устройства и истории конкретной страны. И распространяться требование о невмешательстве во внутренние дела может звучать даже в пределах одного государства. Этот аргумент в поддержку казни, например, отчетливо прослеживается в США. Датой их образования считается 1776 год, когда тринадцать колоний Великобритании подписали Декларацию независимости. Последним штатом, присоединившимся к США, стали Гавайи в 1959 году. Каждый новый штат отличали свой уровень экономического развития, политической культуры, общественного устройства и традиций. Это накладывало отпечаток на институты, законы и практики, регулирующие уголовное правосудие. Даже сейчас штаты обладают большой степенью автономии и имеют отдельное уголовное законодательство. Они сами решают, не озираясь на других, допускается ли смертная казнь на их территории и за какие преступления, и выбирают метод умерщвления осужденных.

Большинство штатов используют смертельную инъекцию для казни как наиболее «гуманный» метод, однако встречаются и исключения. Южная Каролина использует преимущественно электрический стул. Алабама совсем недавно испробовала азотную гипоксию, а еще три штата  — Луизиана, Миссисипи и Оклахома — допускают ее применение. Каждый субъект большой страны волен сам принимать важные для себя решения.

Рядом с понятием суверенитета и апелляциями к самостоятельности неизбежно находится ценностный компонент, ориентация на который тоже является самостоятельным выбором государства. И в последние годы он звучит все чаще. Показательным примером этого тезиса является Сингапур. В стране, среди прочего, смертная казнь за контрабанду наркотиков является неизбежной, что активно критикуется международным сообществом. По международному праву наркотические преступления не попадают в категорию «самых тяжких», за которые может назначаться смертная казнь, но Сингапур продолжает ее сохранять и применять, в том числе апеллируя к противоборству «западных и азиатских ценностей».

Так, в 2016 году, выступая в Генеральной Ассамблее ООН, министр внутренних дел и юстиции Касивисванатан Шанмугам подчеркнул, что хочет сделать свою страну «свободной от наркотиков». Сингапур явно транслирует отличный от западных стран подход, где практикуют легализацию отдельных веществ и где, по мнению сингапурских политиков, мир свободный от наркотиков попросту невозможен. Несмотря на критику международного сообщества, в стране продолжаются казни. 

26 апреля 2023 года сингапурца Тангараджу Суппиа повесили за незаконный оборот 1 кг каннабиса, а 28 июля того же года за аналогичное преступление в Сингапуре впервые за два десятилетия казнили женщину — Саридеви бинт Джамани. Всего с марта 2022 года в Сингапуре за наркотические преступления казнили не менее 16 человек. ООН осуждает казни и призывает страну ввести мораторий. Но Сингапур продолжает настаивать на своем выборе.

Апелляция к населению: государство представляет народ и действует в его интересах

В штатах США, сохраняющих практику казней, убеждены, что вопрос высшей меры — это решение демократически избранного правительства, которое выражает волю населения. Такой подход в первую очередь обусловлен политическими традициями США и особым пиететом по отношению к исторически сложившемуся строю, условным центром принятия решения в котором являются граждане. Штаты считают, что навязывать иное в рамках демократии просто недопустимо. Этот аргумент отличается от предыдущего тем, что позиция по казни отстаивается не через право на принятие независимого от внешних факторов решения, а через отсылку к репрезентации своего народа.

Подобный аргумент имел успех у Малайзии и Пакистана. Последний возобновил казни после 6-летнего официального моратория в том числе из-за «политического консенсуса, основанного на воле народа». Малайзия также использовала этот аргумент как причину сохранения смертной казни, однако с 2018 года в стране действует официальный мораторий.

Однако апелляция к силе и важности представительной власти — не эксклюзивный аргумент сторонников смертной казни; его могут использовать и те, кто решился на ее отмену. Пример тому — Великобритания. По мнению инициатора законопроекта об отмене высшей меры в 1965 году, члена Парламента Сидни Сильвермана, демократическое правительство хотя и несет ответственность перед избирателями, должно действовать так, как считает правильным, в соответствии со своей совестью, иначе может потерять голоса или даже проиграть выборы.

Казнь необходима для сдерживания

Логика государств в решении судьбы смертной казни зачастую сводится к превентивному эффекту и желанию контролировать преступность. Политики считают, что преступники боятся смерти больше любого другого наказания из-за его окончательности и бесповоротности, и если человек знает, что заплатит жизнью за содеянное, то он никогда не пойдет на преступление.

Выступающие за смертную казнь полагают, что отмена этого вида наказания придаст преступникам смелости, ведь они будут знать о том, что их не просто не повесят, но еще и «позаботятся» о них в тюрьме, обеспечив приемлемый уровень существования. Казнь, как считают государства, снижает преступность в целом и количество конкретных преступлений — умышленных убийств, терроризма или торговли наркотиками — и помогает защищать население страны. Например, упомянутый нами Сингапур считает, что только с помощью смертной казни можно сделать город-государство безопасным для жизни и работы и избавить его от наркотиков.

Тот же самый подход — казнь для сдерживания наркоторговли — использовала и Малайзия. После обретения независимости от Великобритании в 1957 году в стране наступил период экономических реформ, а с ними, как считается, страна стала главным связующим узлом для транспортировки наркотиков. В ситуации «войны с наркотиками» правительство добавило смертную казнь к наказаниям за наркотические преступления, а в 60-х годах прошлого века смертную казнь за них сделали обязательной (mandatory death penalty). Распространенность наркотиков, как считалось, могла подорвать национальное развитие и стимулировать насилие. Официальной версией государства для сохранения смертной казни в этот период снова стала политика сдерживания: показывать пример другим, наказать преступника и, как утверждалось, защитить общественность. Эта позиция сохранялась в дискурсе минимум до 1996 года, когда премьер-министр страны Махатхир Мохамад оправдывал смертную казнь за наркотические преступления через необходимость уменьшить число наркоторговцев и сравнивал их с убийцами. Существует мнение, однако, что, практикуя смертную казнь, государство демонстрировало свою позицию мусульманскому электорату, обеспокоенному распространением наркотиков у молодежи.

Однако стоит помнить, что подобная квазикриминологическая риторика зиждется на предположениях отдельных спикеров и зачастую является политико-правовым популизмом, ведь на сегодняшний день нет ни одного заслуживающего доверия доказательства, что смертная казнь положительно влияет на уровень преступности. Об этом говорят международные организации, наука и отдельные юристы даже в странах, где консенсус о необходимости казни все еще не найден. И имеющаяся у нас статистика частично подтверждает тезис об отсутствии связи между казнями и криминологической обстановкой.

К примеру, в Сингапуре обязательную смертную казнь ввели в 1975 году за наркотические преступления для «необходимого сдерживания наркоторговцев и толкачей», однако до 1975 года число таких посягательств едва исчислялось десятками, в то время как с 1976 по 2005 годы количество ежегодно фиксируемых преступлений в стране, связанных с наркотиками, уже не опускалось ниже отметки 3 000. 

Другим примером, свидетельствующим об отсутствии побудительного стимула у отказа от смертной казни, может стать Россия, в которой число умышленных убийств в пересчете на 100 000 населения за годы с введения моратория в 1998 году сократилось больше, чем в три раза. Похожее падение преступности фиксировали законотворцы в Казахстане: при обсуждении законопроекта по отмене смертной казни там изучались исследования, в которых фактически было опровергнуто, что она как-либо влияет на рост преступности. С практической точки зрения приводился аргумент, что до моратория число умышленных убийств в стране было в два или в три раза больше. Франция, Новая Зеландия и Великобритания в момент обсуждения законопроектов выдвигали похожие аргументы.

Panem et circenses, или решение о казни принимается с учетом общественных настроений

Народная поддержка — еще один расхожий аргумент для сохранения или возврата смертной казни. Логика государств, прибегающих к нему, сводится к тому, что без согласия населения отмены высшей меры быть не может. В этом случае власти ссылаются не на политический строй, не на доверие, оказанное принимающим решения чиновникам, а на конкретные цифры из опросов — при этом не так важно, кто их проводит и какими методами производятся измерения. Важен сам факт апелляции к цифрам. Но если Япония действительно проводит регулярные опросы общественного мнения, то, например, Беларусь в качестве основного аргумента выдвигает результаты референдума 28-летней давности, где смертная казнь получила неоспоримую поддержку населения. О невозможности отмены смертной казни без однозначной поддержки населения заявляли Малайзия и Мальдивы. Китай, вводя смертную казнь, также говорил о том, что общество готово к казни (что бы это ни значило) и поддерживает ее.

При этом любопытно, что ссылки на опросы популярны лишь в тех государствах, которые намерены ее сохранять, расширять ее применение или вовсе возвращать. Государства, решившиеся на отмену, наоборот, нередко игнорируют мнение своего населения. В примеру во Франции в год отмены смертной казни не менее 60 % граждан поддерживали ее сохранение. 

Апелляция к международному праву используются сторонниками и противниками казни совершенно по-разному

Идеи гуманизма, пропитывающие дискурс сторонников отмены смертной казни, чаще всего обретают свое практическое применение через международное право. Во второй половине прошлого столетия идея высшей ценности человека отливается в тех нормах, что на наднациональном уровне не просто абстрактно провозглашают право на жизнь, но и изобретают гарантии его защиты — в том числе и через присоединение государств к международным обязательствам. Способствовали этому две кровопролитные мировые войны, продемонстрировавшие всю хрупкость и незащищенность человеческой жизни.

Право на жизнь стало базовым правом человека, без которого невозможно осуществление всех других прав. О приверженности нормам и ценностям международного права в этом контексте открыто говорили Турция, Казахстан, Франция, Южная Корея и Мальдивы. А вот для стран, которые отменили смертную казнь раньше 60-х, такое оправдание не характерно: во-первых, право на жизнь было задокументировано впервые только в 1948 году, когда появилась Всеобщая декларация прав человека, а во-вторых, тенденция на отмену смертной казни с точки зрения права на жизнь появилась только в 60-х годах, когда в ООН появился доклад о практике отмены, применения и возвращения смертной казни в разных странах.

Вместе с тем некоторые страны все же убеждены, что смертная казнь допустима, поскольку буквально не запрещена международным правом, и единого соглашения между странами о (не)правомерности такого наказания нет. Даже несмотря на неоднократные голосования в ООН по вопросам смертной казни, показывающие ее осуждение, ни один фундаментальный международно-правовой акт по сей день не содержит запрета казнить.

Говоря о всеобщем запрете казни, чаще всего страны ссылаются на то, что Международный пакт о гражданских и политических правах — фундаментальный договор в сфере защиты прав человека, подписанный более чем 170 странам мира, — буквально не запрещает смертную казнь. Часть 2 статьи 6 гласит:

«В странах, которые не отменили смертной казни, смертные приговоры могут выноситься только за самые тяжкие преступления в соответствии с законом, который действовал во время совершения преступления […]. Это наказание может быть осуществлено только во исполнение окончательного приговора, вынесенного компетентным судом».

Под самыми тяжкими преступлениями в этой формулировке понимаются только предумышленные убийства. Однако страны–участницы Пакта назначают смертную казнь за самые разные виды преступлений. В Беларуси — за акт терроризма или государственную измену, в американских штатах Джорджия и Миссури — за угон самолета, в Пакистане — за лжесвидетельство или раздевание женщины на публике, в Сингапуре — за незаконный оборот наркотиков. И международное сообщество в силу принципов международного права никак не может влиять на эти практики внутри отдельных государств.

Нередко с аргументацией, сводящейся к отсутствию международного консенсуса, заигрывают в том числе те страны, которые говорят о важности сохранения суверенитета и необходимости отстаивать свои собственные ценности без оглядки на остальных, — и тем самым усиливают свою публичную позицию по сохранению смертной казни.

Некоторые страны и вовсе выходят за пределы критики международного права и, когда речь идет о расширении применения казни, приводят в пример опыт других государств. Например, Беларусь оправдывала решение расширить практику смертной казни за покушение на терроризм в 2022 году в том числе положительным примером применения казни в других странах. В 1981 году сторонники смертной казни во Франции заявляли, что ее отмена не имеет смысла, ведь другие крупные державы — такие как СССР, США и Турция — сохраняют ее.

Работа судебной системы невольно становится аргументом в поддержку казни

Самый частый аргумент противников смертной казни сводится к тому, что человеческий фактор в уголовном правосудии всегда создает риск фатальной ошибки. Неверно принятое решение может стоить человеку жизни, и его будет невозможно откатить назад. Так, в Великобритании полная отмена смертной казни стала возможной благодаря двум известным кейсам — Тимоти Эванса и Дерека Бентли. Тимоти Эванса несправедливо обвинили в убийстве жены и дочери и казнили в 1950 году, тогда как на самом деле их убил его сосед-некрофил Джон Кристи. В 1966 году Тимоти Эванса посмертно реабилитировали. В 1953 году казнили Дерека Бентли, человека с серьезными психическими отклонениями, которого обвиняли в подстрекательстве к убийству сотрудника полиции. Фактически сотрудника застрелил 16-летний сообщник Бентли после его предполагаемого приказа открыть стрельбу. Бентли утверждал, что он не приказывал стрелять в сотрудника, эту версию озвучивали сотрудники полиции, принимавшие участие в их задержании. Впоследствии в 1998 году Бентли реабилитировали — тоже посмертно. В штатах США Мэн и Висконсин смертная казнь также была отменена после того, как были высказаны сомнения в виновности обвиняемых. Как показывает практика, даже самые передовые государства не могут обеспечить абсолютные гарантии защиты об неисправимых ошибок. 

Но именно этот тезис — о качестве работы судов — сторонники казни превращают в контраргумент, доказывая, что конкретно в их странах правосудияе вызывает доверие, а имеющиеся у подсудимого гарантии минимизируют риск осечки едва ли не до отрицательных значений. При этом независимые исследовательские данные не всегда подтверждают этот довод, а казнь в большинстве случаев практикуется странами, не способными похвастаться качественным правосудием. Впрочем, важен сам факт — в тех странах, где казни практикуется, у политиков нет сомнений в том, что судебная система работает нормально.

При этом в странах, применяющих казнь, качество работы судов нередко выступает не только как довод в поддержку высшей меры — их дополнительно могут использовать для легализации казни как таковой. Словно обязанность оправдать ее наличия перекладывается с законодательной власти на судебную, снимая любую ответственность с политиков. Правовые позиции и решения высших судов превращаются в дополнительные аргументы в споре с противниками казни.

Так, в Японии Верховный суд в 1948 году постановил, что смертная казнь не является жестоким и необычным наказанием и не нарушает Конституцию Японии. Суд счел, что она способна предотвращать социальное зло. А учитывая, что общее благо должно стоять выше блага отдельного человека, смертная казнь способствует общественному благосостоянию.

В Турции в 1963 году, когда страна еще сохраняла смертную казнь, Конституционный суд оправдывал ее наличие через статью 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, защищающую право на жизнь, которая прямо допускает смертную казнь в исключительных случаях. В то время среди стран—участниц Конвенции еще не было консенсуса о недопустимости смертной казни и вопрос о ее сохранении стоял более остро. На сегодняшний день Турция как член СЕ отказалась от высшей меры в своем уголовном законодательстве.

В Малайзии в 1982 году суд оправдывал смертную казнь за наркотические преступления через необходимость наказать не только преступника, но вынести предупреждение для других, подчеркнуть тяжесть преступления, выразить общественное неодобрение и защитить общество.

Впрочем, стоит отметить, что изредка встречаются и ситуации, когда суды самоустраняются от решения политических вопросов и ограничиваются лишь вопросами права. Так, например, поступили судьи в Сингапуре: «Если необходимо внести какие-либо изменения в отношении […] смертной казни, то это должен делать парламент, а не суд под видом толкования конституции», — гласило решение 2010 года.

Смертная казнь — это дорого?

Нередко в дискуссиях о смертной казни противники и сторонники спорят о том, что дешевле: казнить или содержать осужденного на пожизненной изоляции — и те и другие рассчитывают финансовую нагрузку разных наказаний на бюджет страны. Сторонники казни считают, что смерть обходится дешевле, ведь не нужно тратить деньги на содержание, питание и медицинское обслуживание заключенных. По их логике, проблема излишних трат решается в буквальном смысле одним выстрелом.

Однако содержание камер смертников на деле оказывается не менее затратным мероприятием, на что указывает, например, проект Death Penalty Center: по их подсчетам, смертная казнь дороже пожизненного заключения. Учитывая, что приговоренные могут ожидать смертной казни десятилетиями, государство и так несет большие расходы их содержание. Так, многие обвиняемые не могут позволить себе оплату адвоката по делам, которые потенциально могут закончиться смертным приговором, значит об этом должно позаботиться государство. Судебные процессы по подобным кейсам зачастую проходят с участием суда присяжных, адвокатов, экспертов и длятся в несколько раз дольше, что также влияет на стоимость судопроизводства от момента обнаружения подозреваемого до исполнения высшей меры. Осужденные на смертную казнь содержатся в специальных учреждениях, часто — в одиночных камерах, что требует специализированных условий. Нередко именно финансовые калькуляции ложатся в пул причин отмены казни. Непомерные расходы на содержание палачей стали одной из предпосылок отмены смертной казни во Франции, а Папуа-Новая Гвинея отменила смертную казнь во второй раз из-за отсутствия «базовой инфраструктуры» для приведения высшей меры в исполнение: в стране не могли выбрать подходящий метод лишения жизни, приобрести помещение для казней и обучить персонал.

Справедливость v. Гуманизм: соотношение сатисфакции и негативных аспектов казни

Чаще всего, когда речь о казни заходит после громких и жестоких преступлений, на первый план выходят рассуждения о боли пострадавшей стороны и необходимости компенсировать их утрату хотя бы осознанием того, что справедливость восторжествовала. Такой аргумент лежит на границах правовой плоскости и неизбежно ставит вопрос о том, что вообще собой представляет справедливость, возможно ли ее достигнуть, какими методами и как не пересечь ту тонкую грань между разумной сатисфакцией и простой местью. Если мы караем убийцу смертью, не порождаем ли мы новый виток насилия? Справедливо ли узаконенное убийство по отношению к обществу и родственникам преступника? Череду подобных вопросов можно продолжать бесконечно. Споры об этом не утихают до сих пор, и однозначного ответа у задачи о наивысшей справедливости и наименьшем зле найти нельзя.

Однако в некоторых странах и культурах справедливость обретает несколько иные оттенки и порой пугающе похожа на возмездие Так, в 2019 году тогдашний Генеральный прокурор США Уильям Барр, объявляя о возобновлении федеральных казней после почти 20-летнего перерыва, оправдывал необходимость высшей меры именно стремлением к справедливости. В США потерпевшие — обычно родственники жертв — имеют право выступить в суде и, отойдя от строго процессуальных показаний, рассказать, как на них повлияла утрата близкого. Их слова могут оказывать решающее влияние на судей и присяжных.

Некоторые теоретики считают, для американцев стремление к справедливости и важность учета пожеланий жертв уходит корнями в историю, ценности и некоторые культурные традиции. Одна из таких — практика самосуда или линчевания, последняя из которых была официально зафиксирована в 1981 году. В традиции линчевания члены доминирующих групп рассматривали убийство как свою привилегию и обязанность. Линчеватели ставили интересы общества и отдельного человека выше, чем прерогативы правительства. Только в 2022 году линчевание признали федеральным преступлением, но американские правозащитные организации считают, что, уйдя в запрет, линчевание приобрело скрытые формы — позиция жертвы всегда негласно превалирует над правами осужденных. Это отчасти вносит в концепцию справедливости новые, непонятные многим элементы и может объяснять природу общественной поддержки американцами казни как наказания.

Суды Линча. Иллюстрация сгенерирована чатом GPT

Этическим противовесом аргумента о справедливости можно считать тезис о высшей ценности человеческой жизни и политико-моральных основах легализованного убийства — к такой аргументации в споре за и против смертной казни обязательно прибегают те, кто лоббируют ее отмену. Они апеллируют к идеям эпохи Просвещения и вслед за Беккариа повторяют, что у государства нет права распоряжаться чужой жизнью. Его идеи получили широкое распространение во всем мире. Насаживаются эти концепции на культурный аспект: о правомерности, гуманности и необходимости смертной казни в разное время, среди прочих, рассуждали Вольтер, Виктор Гюго, Альбер Камю и Мишель Фуко. Они критиковали смертную казнь как бесчеловечный и неэффективный метод наказания, рассматривали ее как инструмент жестокого насилия и социального контроля, который не предупреждает преступления и не исправляет преступников. На принципы гуманизма и цитирование великих опирались политики при отмене смертной казни в Великобритании и Франции.

Иногда споры о морали обретают вполне практические рамки. Упомянутая Великобритания в середине прошлого столетия широко обсуждала кейс Рут Эллис — молодой женщины, чья биография и образ жизни в ту эпоху были достойны осуждения: разведенная дама с детьми, вступающая во внебрачные отношения и работающая в ночном клубе. Ее казнили в 1955 году за убийство своего любовника, с которым она поддерживала изматывающие и, как сказали бы сегодня, токсичные отношения. В отличие от дел Тимоти Эванса и Дерека Бентли, женщина действительно совершила убийство, однако ее кейс спровоцировал широкие споры о соразмерности наказания и этической приемлемости казни в современном обществе и впоследствии лег в обоснование моратория. Эллис была последней казненной женщиной в истории Великобритании. 

Еще один интересный аргумент для отмены смертной казни — это эффект, который казнь оказывает на тех, кто приводит ее в исполнение. Не лишаем ли мы жизни одних ценой благополучия других? Можно ли добиваться сатисфакции и справедливости, превращая в палачей других своих граждан — и не только тех, кто нажимает на курок или вводит смертельный укол? Однако стоит отметить, что этот тезис встречается в спорах о казни существенно реже тех, что мы приводим в этой главе. При отмене смертной казни в нему обращались Новая Зеландия и все та же Великобритания.

В своей книге об отмене смертной казни в Новой Зеландии в 1961 году Полин Энгель приводит данные о том, как смертная казнь влияла на причастных к ней людей. Служащие «старой закалки» (старшие офицеры), вовлеченные в исполнение казней, воспринимали повешение как часть обязанностей, которые, хотя и были неприятными, но не оказывали на них, по их утверждениям, глубокого эффекта. Один из героев книги описывал себя как часть поколения, пережившего Великую депрессию, Вторую мировую войну и концентрационные лагеря, что закалило «его дух так же, как и плоть». По словам Энгель, их главной отличительной особенностью было и то, что они не чувствовали ответственности за принятое решение, а воспринимали это как свой профессиональный долг. Другими словами, у обычного человека участие в казни могло бы вызвать отвращение.

Одновременно с этим Энгель подчеркивает, что серьезное эмоциональное потрясение испытывали шерифы, тюремный психолог, священник и начальник тюрьмы, которые были косвенно вовлечены в процесс исполнения приговора. У двух шерифов, которые участвовали в казнях, случился нервный срыв, тюремный врач пригрозил уволиться, чтобы не участвовать в казнях, а тюремный психолог описывал свои чувства как «отвращение». Священник же говорил о том, что испытывал после казней желание «убраться подальше от тюрьмы». Начальник тюрьмы Маунт-Иден присутствовал при восьми казнях. Хоть он и считался грубым человеком, он начал пить, чтобы справиться с потрясением от увиденного и впоследствии пережил серьезный психологический срыв.

Культуру, историю и религию игнорировать нельзя

Некоторые общества наделяют казнь и ее поддержку историческим компонентом негласно — как это происходит, например, в США. Но некоторые государства открыто оправдывают казнь культурными, религиозными и другими специфическими особенностями. Так, в Японии существует понятие shinde wabiru («искупление вины смертью») — оно уходит корнями в традиции самураев, где человек мог принять смерть, чтобы выразить глубокое раскаяние, принять на себя ответственность за содеянное или восстановить честь после совершения серьезного проступка. Культурный бэкграунд как будто оправдывает и проясняет особое отношение к смерти, которая рассматривается не как кара или наказание, а как нормальное и неизбежное с этической точки зрения последствие за нанесенное оскорбление. Ответственность перекладывается с общества, которое должно казнить, на преступника, который должен смерть принять.

Нормальным для японской культуры считается и беспрекословное повиновение закону, а в некоторых случаях, как утверждают некоторые источники, у казни просто не может быть альтернативы. Существует точка зрения, что пожизненное заключение может полностью разрушить личность заключенного, а отсутствие казни не будет соответствовать ожиданиям осужденного и даже расстроит его.

Для некоторых стран характерна система карательного правосудия — «око за око», и во многом это объясняется религиозностью общества. Например, источниками права во многих несветских мусульманских странах являются священные тексты. Отдельные религиоведы считают, что отмена смертной казни может идти вразрез с положениями Сунны и Корана. Например, власти Марокко открыто говорили, что именно приверженность lex talionis, закрепленному в священных писаниях, и вытекает невозможность отмены смертной казни. В шариатском праве существует три категории законов — Qisas, Hudud и Ta’zir, — за нарушение которых может быть назначена смертная казнь. Преступления Qisas предполагают возмездие — и чаще всего речь идет именно об убийстве преступника. По законам Qisas, например, проводят казни в Афганистане. Однако возможность отмены или применения смертной казни в этом случае во многом связана с толкованием источников исламского права, о чем нельзя забывать. 

В странах с преимущественно христианским населением отсылки к религии при определении судьбы смертной казни существенно реже, но все же встречаются — и интерпретируются они совершенно по-разному. Например, в Папуа — Новой Гвинее, где более 95% жителей являются представителями христианских конфессий, сторонники возвращения смертной казни в 1991 году в числе аргументов «за» приводили именно толкование Библии, что является весьма редким способом толкования главной книги христиан. Другие же страны — Филиппины, Новая Зеландия, Великобритания и Франция — напротив, находили в Библии тезисы о неприемлемости смертной казни. Их толкование сводится к тому, что человеческая жизнь — дарованное Богом право, а значит, он и только он может решать вопрос о смерти.

Буддистские страны, говоря о казни, к религии обращаются реже — однако такие отсылки изредка можно встретить, например, в японском дискурсе, где религиозные убеждения одного из министров юстиции — Мегуми Сато — некоторыми считались причиной неофициального моратория на смертную казнь в период с 1989 по 1993 годы. Он отказывался санкционировать казни по религиозным убеждениям — министр был приверженцем буддисткой школы Jōdo Shinshū (с яп. «Истинная Школа Чистой Земли»).

Прочитать исследование целиком можно по ссылке.