«У меня действительно есть вражда и ненависть к Путину и его сообщникам»

14 февраля Гагаринский районный суд Москвы заочно арестовал известного адвоката Илью Новикова по обвинению в «распространении фейков о российской армии». Осенью 2022 года Новиков был признан в России «иностранным агентом». В октябре 2023 года пресс-служба ФСБ сообщила о возбуждении против него уголовного дела за госизмену в форме «перехода на сторону противника». В суде Новикова представляет команда юристов при участии «Первого отдела». Максим Заговора поговорил с Новиковым о том, зачем его вообще защищать, если в Россию при Путине он не вернется.

— Насколько для вас вообще чувствительны уголовные дела, розыск и заочный арест в России?

— Ни насколько. С 24 февраля, когда все это началось, я прекрасно понимаю, что в Россию ни в каком обозримом будущем не вернусь. То есть первое дело против меня появилось только в июле в 2022 года, но само решение не ехать туда я, конечно, принял в первые же часы начала вторжения.

— Но российская силовая система имеет свойство не только правового преследования. У нее есть способы давления на вас? Близкие в России, еще что-то?

— Нет, никаких таких способов нет. Единственное, что можно со мной сделать — это просто попасть в ракетой в мой дом. Но это от уголовных дел никак не зависит, потому что идет война и в войну такое случается. Ну и я не думаю, что кто-то будет целиться прямо в мой дом. Это дело случая.

— При этом вы заключили с нами, «‎Первым отделом», соглашение. ‎Мы представляем в суде ваши интересы. Зачем вам это? Судили бы и судили без адвокатов.

— Дело в том, что подобного рода аресты и последующие суды, неважно заочные они или очные, не проходят без участия адвоката. То есть какой-то адвокат — если не по соглашению, то по назначению — у меня все равно бы был.

И адвокат по назначению скорее всего работал бы по стандарту, который существует для таких ситуаций. Это не упрек ему, просто так принято. Он бы приводил какие-то стандартные возражения — например, против того, что не нужно меня брать под стражу, потому что, я ранее не судимый, а следователь бы написал, что нужно, потому что «обвиняемый может скрыться, уничтожить доказательства и продолжить заниматься преступной деятельностью».

Адвокат бы дальше возражал: не уничтожит, не будет заниматься. И проблема в том, что эти слова звучали бы от моего имени. И в протоколе, то есть, в некотором смысле, в истории, было бы записано, что от имени адвоката Новикова было сказано вот это. Были приведены такие возражения, которые суд не убедили и этот суд «‎взвешенно рассмотрев позиции обеих сторон, встал на сторону следствия».

Для меня это не приемлемо. Я хотел, чтобы мой адвокат пришел и сказал, что Новиков не возражает против этого ходатайства, оно ему безразлично, потому что он уверен, что вы до него не доберетесь. Я хочу, чтобы то, что я вам сейчас говорю было сказано и во время заседания.

— Почему вам это важно?

— Я больше десяти лет работал в России адвокатом. А до этого я преподавал судьям, в Российской академии правосудия при Верховном суде, занимался с ними на курсах повышения квалификации. Я знаю эту систему очень хорошо изнутри.

Было бы совершенно неправильно, если бы из-за действий моего адвоката по назначению со стороны все выглядело так, как будто бы я верю в то, что какие-то подобные доводы в подобном деле могут какой-то суд убедить. Что я верю в нормальный суд для таких дел.

Мне важно не допустить ложной нормализации российского правосудия от моего имени.

— А вам важно, что именно будет написано в обвинительном заключении, в приговоре? Какие формулировки против вас используются?

— Нет. Я их, конечно, сохраню, опять же, для истории, но если бы там было написано что-то другое — это бы ничего не изменило. Какая разница в чем именно меня обвиняют? Я, например, на прошлой неделе читал лекцию в «‎Свободном университете‎»‎ и тем самым совершил такое преступление как «участие в деятельности нежелательной в России организации».

На меня заведено уголовное дело «‎о госизмене», о котором пресс-служба ФСБ сообщила в октябре прошлого года.

Первое дело «‎о распространении фейков против российской армии», по которому меня сегодня заочно арестовали, завели в июле 2022 года на основании интервью о событиях в Буче, которое я дал в апреле. Но я практически каждую неделю даю по несколько интервью, естественно об этой войне, и в них я естественно говорю примерно то же самое.

То есть если бы в постановлении о возбуждении уголовного дела было написано не про это интервью, а про какое-то другое, и не то что написано, а что-то другое — это бы ничего вообще не поменяло.

Кстати, в первый раз когда они отправили мои высказывания на экспертизу, их собственный эксперт (меня или моего защитника там вообще не было) написал, что в моих высказываниях «отсутствует мотив политической вражды и ненависти». Но надо понимать, что эти формулировки — чистая алхимия. ‎‎

Сложился своеобразный жаргон экспертов-лингвистов по уголовным делам, у них есть какие-то свои критерии того, что является «мотивом вражды и ненависти», а что нет. Вот те мои слова под критерии не подошли, но я не собираюсь скрывать, что у меня действительно есть «вражда и ненависть» к Путину к его сообщникам, ко всем оккупантам, ко всей этой компании.

С точки зрения следователя — это проблема, потому что, ну как же так? Значит теперь нужно устанавливать мотив. Если не установят — это будет первая часть статьи, она не тяжкая. Но мне-то все равно. Я просто запретил своему адвокату принимать любые меры по оспариванию каких-либо позиций следствия, любых — неважно, существенных для них или второстепенных.

Это моя принципиальная позиция. Пусть делают все, что хотят, я не участвую в этом и никому не даю участвовать от моего имени.

— Но вот сегодня и мы и вы опубликовали фрагмент Постановления о возбуждении уголовного дела, там написано, что вы действовали «предвидя неизбежность наступления общественно-опасных последствий в виде подрыва действующей государственной власти и Вооруженных Сил Российской Федерации». Вам не льстит эта формулировка — «неизбежный подрыв»?

— Нет, потому что эти слова не имеют никакого конкретного смысла. Эти спостановления пишутся как бы иероглифами, то есть такие стандартные абзацы которые следователь за следователем просто копируют из документа в документ, они не делятся на отдельные фразы, просто живут одним куском.

Поэтому, даже если бы у меня была странная фантазия гордится тем, что какой-то паршивый майор, какой-то там следователь посчитал меня таким опасным человеком для России, повода для этой гордости — не существует, потому что на самом деле у этого майора не существует своего мнения.

— Там еще смешной момент про ваше «недружелюбное» отношение к российской власти.

— Да, но понятно откуда эта фраза взялась. Сидят следователи, у которых миллион этих дел, у которых вечно горят сроки. Им нет дела ни до войны, ни до фейков, ни до чего. Но они что-то пишут.

Помните историю с Виктором Пиписькиным? (в 2007 году в издании Lenta.ru вышел материал, в котором новый премьер-министр РФ Виктор Зубков именовался Виктором Пиписькиным. По основной версии это произошло из-за того, что автор статьи забыл фамилию только что назначенного Зубкова при написании материала, а редактор забыл исправить ее перед публикацией. Потом это прозвище приклеилось к Зубкову на несколько лет. — Прим. «‎Первого отдела»). И вот следователь тоже пишет, потому что ему надо что-то написать, а правильные слова не всегда приходят в голову.

Новиков про русскую армию что-то плохое сказал? Как это можно охарактеризовать? Какие есть синонимы? Враждебно-агрессивное отношение уже написал, напишу «недружелюбное».

Ему, как тому редактору «Ленты», не приходит в голову что-то проконтролировать как оно выглядит со стороны. Задуматься, есть ли смысл у того, что он написал? Почему кто-то должен испытывать «дружелюбное» отношение к Путину? Почему не испытывать этого отношения — плохо?

Когда все это происходит в связи с заочным арестом, можно над этим посмеяться. Но, конечно, совершенно ужасно, когда люди реально сидят в клетках просто потому, что кто-то что-то вот так написал от балды.