Интервью с Михаилом Кавуном — геологом, которого обвиняли в финансировании «Правого сектора»

История у вас, конечно, фантастическая: ехал на мотоцикле с номерами «ПТН ПНХ» человек в майке с надписью «Жидобандера». Увидели силовики его фото ВКонтакте, и сильно он им не понравился. 

— Эти майки продавались на Крещатике в 2015 году, тогда мне её и подарили. Но взяли меня не из-за неё. Как сказал оперативник — она понадобилась для создания образа, в котором всё должно соответствовать.

Ещё одной такой деталью, например, было прослушивание группы «Океан Эльзы». В 2017 году в Астрахани был митинг в поддержку политзаключённых, и я включал эту группу. После ко мне на работу приехал специально обученный человек в штатском, сказал, что он участковый, и начал задавать вопросы: «А где вы эту музыку взяли? А она случайно не запрещена в РФ? А кто её написал? А кто такой Святослав Вакарчук? (солист группы „Океан Эльзы“ — Прим. «ПО») А адрес его знаете?».

Таким образом меня, считай, предупредили, чтобы я был поосторожнее. А я не внял этому предупреждению, о чём потом сильно пожалел.

Потом звоночков стало больше?

— Да. После того митинга за мной началась слежка. Мой сосед видел, как какой-то парень фотографировал мой мотоцикл и машину. Сосед спросил, кто он — но тот не ответил, сразу развернулся и ушёл. Они довольно топорно работали. Я сразу понял, что я на карандаше.

На границах держали по полтора часа, допрашивали, куда еду, просили адреса-пароли-явки. Тогда мне это казалось смешным, поскольку я законов не нарушал и считал, что неуязвим. Был наивен.

Потом меня начали крутить на административной карусели (фабриковать одно за другим административные дела — Прим. «ПО») — один, второй, третий раз. На третий дали семь суток.

Я потом спросил ментов, зачем они это всё придумали. Они говорят: «Мы подумали, что ты приехал в Москву специально, чтобы принять участие в митингах после задержания Навального». В общем, бред какой-то несли — потому что уже на следующий день, до всякого митинга, я собирался улетать, они видели мои билеты.

Так я и не понял, что это было. Может, время выигрывали, чтоб завершить оформление уголовного дела. Я потом ознакомился с ним в суде и увидел, что первый рапорт по нему был 18 марта — то есть за месяц до моего ареста. Я в тот момент как раз отбывал административное задержание в спецприёмнике.

Ваш сын предлагал вам уехать за границу. Почему вы отказались?

— Человеку свойственно не верить, что беда случится именно с ним. Знаете, это как на войне, когда человек идет в атаку и не верит, что пуля в него попадёт, хотя вокруг люди падают.

Я думал, от меня отвяжутся. Я все рассказал нашим безопасникам (службе безопасности компании, в которой Михаил работал — Прим. «ПО»), они сказали: «Всё, от тебя отстали, работай спокойно». Я подумал, что дело закончилось и проблемы тоже. Но они только начинались в тот момент.

Мне очень не хотелось уезжать, я всё таки в России 60 лет прожил. У меня там семья, работа, друзья, вся моя жизнь. Всё бросать и улетать с одной сумкой и паспортом очень не хотелось. Я недооценивал опасность, а сын оказался проницательнее, чем я.

У вас украинские корни?

— Да, мама с Киевской области, папа с Полтавщины. Я считаю себя украинцем и Украину очень люблю.

Фото: личный архив Михаила Кавуна

У меня есть ещё и еврейские корни. Мой первый адвокат Дима Захватов считает: меня взяли, чтобы показать, что еврей тоже может быть сторонником «украинских неонацистов». Хронологически всё это совпало с передачей Соловьёва, где он привел мой кейс в оправдание этого тезиса: смотрите, ребята, еврей, а помогает бандеровцам.

Когда опера меня транспортировали в Москву на самолёте из Астрахани — сказали: «В другое время мы бы на тебя внимания не обратили. Но у нас вышел приказ, когда война началась: всех, кто мимо проходил — крутить. А ты не просто проходил, ты в Украину ездил, у тебя там друзья. Напрашивался, так сказать, на неприятности. Поэтому извини, ничего личного — только бизнес».

Фото: личный архив Михаила Кавуна

Вы не верили, что вас арестуют — но сумку в СИЗО заранее собрали.

— После того, как просидел неделю в спецприёмнике — понял, что на самом деле нужно брать с собой в тюрьму. Между административкой и арестом по уголовному делу у меня был месяц. Я прочитал очень много советов первоходам (от «первая ходка» — Прим. «ПО») в интернете и собрал сумочку, которая мне потом очень пригодилась в СИЗО.

Я бы сказал так: все, кто думает не так, как пишут в советских газетах, должны такую сумочку иметь, потом без неё очень тяжко на хате. Конечно, если хата людская — тебе и зубную щётку, и тапочки, если что, дадут. Но лучше всё же иметь своё.

В тюрьме все друг у друга интересуются, кто по какой статье сидит. Вы писали, что в вашем СИЗО было довольно много «ваты». Как вам удавалось маневрировать так, чтобы и рассказать соседям, за что вы туда попали, и не вступать в политические споры?

— Есть понятие, которое принято в любой людской хате: никто не имеет права интересоваться деталями твоего дела. Ты обязан, когда заходишь, сказать статью и пункт. Всё остальное — твоё личное дело, в которое лезть никто не имеет права. Захочешь — расскажешь, не захочешь — надо отстаивать свои права. Всегда можно спросить: «С какой целью интересуешься?». Человек может оказаться подсадной уткой. Могут поинтересоваться, а ты должен вежливо ответить, что не хочешь это обсуждать.

Попытки спровоцировать меня были, но я только улыбался. Например, в СИЗО «Медведь», когда я заходил в хату, меня всегда встречали криком «Слава Украине!». Там были в основном узбеки и таджики. Было желание ответить «Героям слава!», но я его подавлял. Мне уже много лет, я не хочу тратить свои нервы — зачем? Денацификация в Германии продолжалась 20 лет, пока до немцев не дошло, что они сами виноваты. Не Гитлер, а они сами. И нас такое же ждёт — но это если мы проиграем. А если нет, то так и будет: ура-ура, мы всех победили.

Фото: Михаил Кавун с соседями по камере СИЗО

Как только вы узнали, что вас освобождают — решили немедленно уезжать? У вас есть подозрения, что силовики могут вам ещё что-нибудь накрутить?

— Конечно, могут. Когда числишься в списках врагов — через неделю, месяц или год за тобой всё равно придут. Я нашёл работу в Казахстане и уехал. И только в Алматы перестал в 6 часов утра просыпаться. Во-первых, в тюрьме подъем всегда в 6 утра, включают свет. А во-вторых, когда меня брали — в 6 утра пришли с обыском и арестом. В Казахстане у меня появилось ощущение безопасности. Правда, ложной безопасности — потому что Казахстан вроде бы выдает политических России.

А можете рассказать, чем вы занимаетесь? 

— Я нефтяник. Моя специализация — построение трёхмерных компьютерных моделей залежей нефти и газа. Эти модели очень востребованы, по ним считают запасы сырья и намечают новые скважины в оптимальном месте, где будут получены максимальные дебиты нефти и газа.

При каких обстоятельствах вы могли бы вернуться в Россию? 

— Когда политическая ситуация изменится. Но пока я не вижу никаких предпосылок к этому, наоборот — тренд вниз.

Я родился в Казахстане как-никак — но могу сказать, что моё сердце осталось в России. Просто у меня был выбор: либо я еду, либо я сажусь заново в тюрьму.

Ладно я, я не боюсь, хотя мне тоже не хотелось бы в тюрьме проводить остаток жизни. Но я очень переживаю за родных, сын там волнуется, жена вся на измене. То есть им второй раз такое пережить будет гораздо тяжелее, чем первый. И это будет уже не девять месяцев в СИЗО, а годы в колонии.

Фото: Михаил Кавун в суде в августе 2022 года

Вы представляете будущее довольно пессимистично: и в Россию в ближайшее время не вернуться, и война вряд ли будет Россией проиграна.

— Я человек науки, я привык прикидывать вероятность. На мой взгляд, вероятность того, что в ближайшие пять лет случится что-то хорошее, очень низка. А дальше вообще невозможно предсказывать. Я сужу по тренду, который последние 10 лет наблюдаю — и не вижу изменений в хорошую сторону.

Вы бы хотели поехать и присоединиться к ВСУ? 

— Вопрос так не стоит. Во-первых, это технически невозможно, потому что меня не пустят в Украину. А во-вторых, мне довольно много лет — в боевые части меня, конечно, не возьмут.

Мои друзья в Украине все воюют и очень рады, что я уехал с России, смог вывернуться. И больше не плачу налоги государству, которое на эти деньги производит снаряды и ракеты и обстреливает Украину. Я бы хотел к ним поехать — но, к сожалению, это невозможно пока.

Что бы вы могли сказать тем, кто до сих пор в России, поддерживает Украину и из-за этого, разумеется, дико рискует?

— Надо отдавать себе отчёт: если в России ты выступаешь против власти — рано или поздно тебя закроют. Это очень тернистый путь, скорее всего, он ведёт к смерти, и это надо понимать. Ещё хуже смерти — если искалечат.

Уже было несколько дел, когда людей задерживали, так как они якобы хотели поехать в Украину сражаться с той стороны, их судят по госизмене. К этому нужно готовиться, искать адвоката заранее. Мне адвоката нашёл сын, пока я в спецприёмнике сидел. И очень хорошо, что нашёл.

Ну и процитирую Аркадия Бабченко, который ещё до начала войны говорил: «Бегите. Берите в охапку детей и бегите оттуда. Будет плохо». И как в воду глядел.

Правозащитный проект «Первый отдел» проводил кампанию — просили писать вам письма. Письма от незнакомых людей — они действительно помогают в тюрьме?

Мне не только писали письма, мне собирали деньги. Порядка полумиллиона набросали — это очень выручило, хочу всем сказать огромное спасибо.

У меня было в тюрьме три момента, когда я отдыхал: когда пускали в отдельный дворик одного гулять, когда ночью выключали свет и я мог просто лечь под одеяло и думать о своем, и когда я получал письма. Мне все завидовали: почему тебе пишут, а нам нет?

Мне писала одна хорошая барышня, присылала каждую неделю газету «Собеседник». Я ей на самом деле очень благодарен — но она явно писала многим, только имя заключённого вставляла в пробел, а тексты были одинаковые. А я не люблю рассылок. Я понимаю, почему она так делает — но не люблю рассылок.

Фото: личный архив Михаила Кавуна

Вы, судя по всему, предполагали, что будете сидеть долго, свыклись с этой мыслью и даже писали сыну, что это «последний этап в вашей жизни».

Я судил по другим заключённым. Никто из них пока не вышел. Все мало того, что осуждаются на долгие сроки — они ещё потом раскручиваются на новые статьи. Если человек заехал по политической статье — шансов выйти у него немного: либо добавят прямо в тюрьме новый эпизод, либо выпустят ненадолго — и примут опять.

Адвокат принёс мне мемуары Владимира Буковского — о том, как тот выжил в тюрьме. В отличие от меня, он сидел долго, около 10 лет. И книжка мне помогла. Я понял, что я не первый и не последний, что нужно сохранить в себе человеческое — и физически, и морально. Вот и всё. Если мне суждено в этой тюрьме умереть, то надо умереть достойно.

Но это теоретическая подготовка. А была и практическая. Я видел людей, которые сидят по 15-20 лет и не теряют себя. Подготовиться к этому всему сложно, но когда видишь таких людей — их пример очень вдохновляет.

Мой случай уникален — мне повезло. Я не борец, не герой, не Навальный и не Яшин. Из них никто не выйдет, пока Путин живой. Я думал, что я в ту же тему — но внезапно, как говорят в тюрьме, «пропетлял». Спасибо адвокатам, очень толковые попались, по полной использовали маленькую зацепочку в деле.

Я встречал в СИЗО младшего Кара-Мурзу ненадолго, и он меня поразил оптимизмом. Я начал свою унылую песню — мол, нам сидеть и сидеть. А он такой: да ладно, до конца года эта власть падёт, и мы выйдем. Было это в прошлом ноябре. И с [бывшим адвокатом Ивана Сафронова, задержанным по обвинению в «фейках об армии», Дмитрием] Талантовым виделись — он тоже уверен, что власть скоро сменится.

Тут остается только надеяться на чудо. Но они на самом деле случаются. Вот со мной случилось чудо. Как говорят байкеры — не надо ехать быстрее, чем твой ангел-хранитель. Видимо, я ехал с правильной скоростью, и ангел мне помог. Я, честно говоря, человек неверующий, но в такие моменты задумываешься — почему повезло именно мне?