Рассказываем 7 минут

«Я был уверен, что в России подобный позор невозможен». Интервью c учёным, который сидит уже 10 лет, в момент его голодовки

Валерий Селянин — учёный-физик, находящийся в списке вероятных жертв политических репрессий. Ему 65 лет, 10 из которых он провёл в СИЗО и колонии. В 2015 году Селянина приговорили к 15 годам строгого режима за «госизмену», хотя у него никогда не было доступа к гостайне. Защищал Селянина адвокат по назначению Андрей Стебнев. Позже защитника лишат статуса за нарушение адвокатской этики в деле другой его доверительницы, Светланы Давыдовой, также обвинявшейся в госизмене. Редакторка «Первого отдела» Елена Скворцова взяла у Селянина «интервью по переписке».

— Как вы себя чувствуете? 

— Пишу из ШИЗО (Штрафной изолятор, — Прим. «ПО»). Идёт третий день пятисуточной голодовки. На дисциплинарную комиссию вызывали 18, 19, 21, и вот 22 декабря. Причины вызовов дикие. Скажем за то, что я шёл на дисциплинарную комиссию, на которую меня вызвали днём раньше. 22 декабря — за то, что я зашёл в клуб и записал на камеру поздравление женщинам ИК-5. Текст я писал по просьбе работников клуба, выполнявших распоряжение администрации лагеря. Дали пять суток ШИЗО за то, что я зашёл в клуб без сотрудника, хотя с сотрудником туда никогда не ходили, клуб — третья дверь от столовой, менее 20 метров.

— О вас мало информации в интернете, но чаще всего вас представляют как учёного-физика. Чем именно вы занимались? 

— Собственно, в большой науке я и не был. Да она, если честно, в нашей стране загублена. То есть, та её основополагающая часть, что именуется фундаментальные изыскания, или теоретики. Может сейчас и пытаются где-то восстановить. Но нужны идеи, профессора, их молодые помощники, базис мирового опыта. Нужны школы, определяющие направления изысканий. Без всего этого: Чубайс, Сколково, профанация.

Что до меня: в 1980 я окончил Харьковский политехнологический институт Сумский филиал(вероятно, имеется в виду «Сумський державний унiверситет», —  Прим. «ПО»). До 1991 года я работал в должности заместителя начальника крупного производства на химическом комбинате. Я по специальности инженер-механик химических производств. Потом семья, трое детей заставили искать заработки. 600 рублей советского времени стали буханкой хлеба.

Стал заниматься изготовлением запчастей на насосы. Насосы — сердце химии, нефтехимии, нефтедобычи, атомной энергетики и газоперекачки. Почти 30 лет было отдано этому, модернизация, использование перспективных материалов и, конечно, удешевление. В общем, вся жизнь в энергетике.

— Вы помните день задержания? Как это было? Вы сразу осознали, что это надолго?

— Задержан был 29.09.2013 в гостинице, забыл название, в Измайлово, метро «Партизанская». В корпусе «Д» в номере 2840-2841, куда размещал гостей из Ирана, директора ООО «Перстех» Хашеми и его секретаршу Бехназ, фамилию не помню (речь о Хашеми Долаби Хамид и Гхасед Неджад Бехназ, которые осуждены по этому же делу на 13 и 12 лет колонии, —  Прим. «ПО»).Работал у них техническим специалистом.

Что надолго задержали? Да нет, думал поймут, что занимаются ерундой, извинения принесут и отпустят. То, что мне вменили в вину, не укладывается в категорию здравости. Комплектуя схему, согласно сертификации, я купил магнетроны на Московском заводе «Протон», по-моему, возле Курского вокзала. Магнетроны — это лампы в алюминиевом корпусе, излучающие сигнал, волну. Размер — чуть меньше топливного насоса в легковом автомобиле. Закуплены путем перечисления б/нала на расчетный счёт предприятия. Это давало мне уверенность — когда представлю документы, всё прояснится, и они поймут, что ошиблись.

Тем более, что задержание напоминало какое-то балаганное действо. В номер ввалилось человек 20 ФСБэшников и несли какую-то чушь. Отсутствие устойчивого водочного запаха настораживало, потому что трезвые так себя не ведут.

Забрали, катали по Москве часов 5, потом доставили в Лефортово (СИЗО в Москве, где содержатся обвиняемые в госизмене и шпионаже, —  Прим. «ПО»). Там открыли уголовное дело №42762 от 29.09.2013, которое расследовало Первое Следственное управление ФСБ, следователь майор Павел Олегович Плотников, тогда ещё был капитаном. Разумный, вдумчивый, приятной наружности и обходительный в манерах. Всё видел, но сверху требовали раскрытия иранского следа, шпионской сети. Прямо как дети, но мне было невесело, особенно, когда заместитель начальника отдела полковник Кравченко по-моему, сказал, что сюда привезут и посадят жену и детей.

Жену и сына привозили, взяли показания. Слава Богу, они открестились от меня: редко видимся, почти полгода не видели, ничего не знали. В общем, молодцы. Со времен прабабушки говорили, что в тюрьму попал, откреститесь, тогда у него появится шанс. Вы — родственники, объект шантажа, ему будет сложнее. Все родственники тут же уехали из РФ и не показывались, пока не осудили меня и я стал неинтересен. Потом из Украины два сына каждые полгода приезжали на длительные свидания до момента начала коронавируса, а потом войны. Сидел я тихо, не дай Бог им бы подбросили что-то в машину, когда заезжали в Россию.

При аресте, смеясь, какой-то кавказец из ретивых сотрудников, просто развлекаясь, вывернул мне в суставе, в плече, правую руку. Она потом полгода висела плетью. Когда увидел сына, стало плохо с сердцем настолько, что ходил держась за стену и практически не вставал. Вот тогда я осознал, что всё серьёзнее некуда. Когда согласился, что виноват, сказали, что семью не тронут.

Дети вместе с женой раз в месяц за 700 км привозили передачи по 30 кг. Я понимал, что это они, потому что видел почерк на приёмо-сдаточных документах. Значит, у них всё более-менее.

Следователь как-то не вызывал меня месяца два, потом провёл серию допросов окончательно сбивших меня с толку. Основным вопросом, заданным мне, был — почему я не купил магнетрон в «Ашане», а поехал на завод, где он производится? Вот купил бы в «Ашане» и всё было бы хорошо. Дело своё там, где надо, знают. Это теперь я понимаю, что мне пытались просто растоптать нервную систему, что у них получилось.

В «Лефортово» я убедил сам себя, что мне нравится учить английский. Там была в библиотеке книга И. Бонк «Самоучитель». Не помню, через сколько месяцев, может быть 14, я вдруг взял текст и начал его понимать. Это так меня удивило.

— Как проходил суд по вашему делу?

— Меня готовили к суду как карася в маринаде к обеду. Но был и период относительного спокойствия. Надо сказать, ФСБ особо не усердствовало. Оно проверило меня до ниточки на носках — зацепок не было никаких. Проверили арестованных вместе со мной иранцев, они тоже оказались чисты. ФСБ, надо отдать им должное, написали в выводах оправдательный приговор:

  1. Магнетроны разрешены к реализации в РФ
  2. Иранцы чисты
  3. Военной тайны изделие не представляет

Но оказалось, подобного рода магнетроны установлены на ракетных комплексах ПВО, которые Россия продала Ирану в каких-то ранних годах, потому что магнетроны эти выпускаются с 1971 г. и используются как приборы навигационного назначения. Информация закрыта, и ни одной буквы из этого я знать не мог. Прокуратура написала, что я всё равно стремился Родине навредить, получив деньги на приобретение и потратив их на магнетроны — это были деньги, которые меня подкупали.

Нагнав нервоза перед судом, мне дали какие-то таблетки, что я чувствовал, понимал, но говорить ничего не мог. Словно собака.

Адвокат мог, наверное, вытянуть. Он всё понимал, но боялся ФСБ, я его не сужу.

— Если бы вы знали, что с вами случится то, что случилось, вы бы уехали из страны? 

— Наверное, нет. Я был уверен, что в России подобный позор невозможен. Где угодно, но не здесь. И эта уверенность превышала всякую осторожность. Не нашлось человека, который поколебал бы патриотизм, выросший с детства.

— Что самое тяжелое в заключении?

— Неопределённость. По зонам постоянно барражируют разные слухи об амнистиях, новых законах, послаблениях. И если человек поддаётся этому порочному провокационному слабоумию, он сильно усложняет себе жизнь.

Очень важен правильный настрой — настраиваться сидеть до конца, послабление будет подарком судьбы. Самый тяжёлый период, когда только приезжаешь на лагерь. И мусора, и зековская шелупонь пытаются засунуть тебя туда, куда им надо, но чаще всего не надо тебе.

— Что или кто вам помогает справляться с заключением?

— Чтение — в зоне читают много. Второе — профессия. Я, имея высшее образование, обучился практикам слесаря, токаря, фрезеровщика-электромонтёра. Переделал на станках огромное количество безделушек, нужных в тюрьме. И это при том, что я леворукий, но увлёкся, освоился, даже понравилось. С заключением не надо справляться, его надо использовать для дела.

— Есть ли на территории вашей колонии кошки?

— Коты у нас есть. В отряде чёрная кошечка Пикуха, постоянно голодная и донельзя игривая, и персиковый с белым кот Сява — редкий драчун при том, что в общении мил. Но он то с разорванным боком полумёртвый, то кости видно сквозь шкуру ног. У нас есть кандидат биологических наук А.Ч. Поздеев. Он его лечит, перевязывает, а узбек Фируз его купает.

Королева из кошек — та, которая живёт в столовой. Она как маленький поросёнок, но крысы в столовой перевелись вроде. Раньше они по лавкам ползали. Коты часто погибают на «егозе» (это название колючей проволоки) или душатся сторожевыми овчарками.

— Вы работаете в колонии? 

— В колонии я не работаю, из-за 275 статьи меня никуда не берут. Тем не менее я получил и опробовал себя в четырёх разных рабочих специальностях, каждая из которых привнесла в мой жизненный опыт умение использовать мыслительный процесс при изготовлении конкретной вещи. Это оказалось важно.

Кроме того, по просьбе осужденных, я организовал шахматную школу, при этом демонстрационную доску сделал, обучаясь в ПТУ, своими руками. Четыре года преподавал заинтересованной аудитории по своей программе шахматы. Теперь в колонии одна прерогатива — направить каждый месяц на войну 10-20 добровольцев.

— Осужденных по каким статьям УК больше всего в колонии? 

— В колонии у нас в основном ст. 228 («Незаконное приобретение, хранение, перевозка наркотиков», —  Прим. «ПО»), убийцы ст. 105 и 111, сексуальные маньяки и люди с девиациями сексуального поведения (ст. 131-135). Есть немного террористов и экстремистов (ст. 205, 282), ну и я один на УФСИН Саратова с 275 УК.

Наркоманов везут в количестве превышающем разумность. И глядя на этот поток, понимаешь — не обманывают. Обманывают в другом, обычных торчков выдавая за наркодилеров, обеспечивая на бумаге прекрасную статистику задержаний. До поры до времени не трогают дилеров, которые работают на них. Некоторых, конечно, сажали на 5-6 лет, отпуская через две трети, направляя на новые участки работы, чего сами дилеры не скрывают. Здесь их тоже придерживают на лайтовых местах. И как извести наркоту, если мусора развивают этот бизнес.

— Что люди читают в заключении? 

— Книги люблю с детства. Моя мама была заведующей отделом области детской библиотеки. Я перечитал очень много из того, что составляло перечень обязательной литературы для советского школьника. Читал с необыкновенным увлечением.

В тюрьме сначала бросаются на Достоевского. Взявшись за «Идиота», «Бесов» и «Братьев Карамазовых», видят в нём родоначальника русского детектива и так и воспринимают его, следя за развитием сюжета. Вся тюрьма взахлёб читает Пикуля. На этой почве здесь нешуточно спорят. Ещё в тюрьме много читают фантастики типо Ника Перумова. Не обходят вниманием Чейза, Гарднера, Стаут, Чейни, Флеминга и прочих детективщиков.

Берут на удивление философов, но судя по незачитанности, страницы после 20 быстро наскучивает. Ещё здесь читают взахлёб Ремарка. Его «Триумфальную арку» я прочёл сначала в 17 лет, потом как приехал в лагерь в 2016, и теперь вот снова.

Я всеяден. 4 толстых тетради исписаны мелким почерком выписками из понравившихся текстов. Конспектирую.

— Что вы сделаете в первую очередь, когда освободитесь?

— По окончанию срока поеду скорее всего в Москву. Гражданство РФ, по суду у меня надзор 1,5 года да и по прочему пока невыездной.

P.S. Сегодня уже четвёртый день голодовки, потерял сознание от болей, очнулся и думаю, впереди интересного будет много, а я тут загибаюсь. Сразу полегчало.

Елена Скворцова